Царица города – Нева. Путеводитель по водному Пете - Страница 47

Женщины шествуют под перьями, цветами, бриллиантами, скромно опустив глаза или блуждая ими с видом совершенной невинности, легким движением тела или постукиванием каблука управляя волнами шелка и кружев своих платьев, обмахиваясь веерами так же непринужденно, как если бы они прогуливались в одиночестве по аллеям парка. Пройти с благородством, изяществом и простотой, когда со всех сторон на вас смотрят! Даже большим актрисам не всегда это удавалось… Когда в полонезе пройдены были зал и галерея, бал начинался. Танцы ничем характерным не отличались: это были кадрили, вальсы, польки, как в Париже, Лондоне, Вене, повсюду в высшем свете. Исключение, однако, составляла мазурка, которую танцуют в Санкт-Петербурге с невиданным совершенством и элегантностью…

После двух-трех часов созерцания… глаз перенесся под арку другого зала, где далекий шум оркестра слышался как смутный шепот. Относительная темнота царила в этом необъятном зале: шли приготовления к ужину. Многие соборы меньше этого зала… Подобный шуму падающей воды, уже слышался рокот приближающейся толпы. Император появился на пороге, и чуть видный огонек побежал от одной свечки к другой, с быстротой молнии все разом зажглось, потоки света, как по волшебству, залили огромный зал… Императрица, окруженная несколькими лицами высокого ранга, взошла на помост, где был поставлен подковообразный стол. За ее золоченым креслом, словно гигантский растительный фейерверк, распускалась огромная, распластанная по мраморной стене ветвь бело-розовой камелии. Двенадцать высоких негров, выбранных среди самых красивых представителей африканской расы, одетых мамлюками в белых тюрбанах, в зеленых куртках с золотыми обшлагами, широких красных шароварах, схваченных кашемировым поясом… ходили туда и обратно по лестнице помоста, передавая тарелки лакеям или беря блюда из рук… благодаря им вполне европейский ужин выглядел азиатским пиршеством в лучших традициях… Император переходил от стола к столу, обращаясь к тем, кого хотел отметить, иногда присаживаясь и пригубляя бокал шампанского… Эти остановки на несколько минут считались большой честью. После ужина танцы возобновились, но бал уже не представлял прежнего интереса…».

Готье описывал бал в 1865 году. По словам иностранных наблюдателей, русский двор до того времени никогда не блистал столь ослепительно. Празднества устраивались с неслыханной роскошью и великолепием. Английский дипломат лорд Лофрус, живший в это время в Петербурге, в своих мемуарах поражался почти сказочному богатству жизни двора. Он писал, что здесь было что-то, напоминавшее ему восток. Балы, «с их живописным разнообразием военных форм», среди которых выделялось «романтическое изящество кавказских одеяний, контрастирующих с исключительной красотой дамских туалетов и сказочным сверканием драгоценных камней». Английский посланник, как, впрочем, и многие другие, отмечал, что жизнь русского двора роскошью и блеском превосходила все, что он видел в других странах.

А между тем, как раз в это время стали возникать террористические группы и раздались первые выстрелы в императора. Одно из многочисленных покушений на Александра II закончилось трагически… «На следующий день после смерти государя, – вспоминала фрейлина Александра Андреевна Толстая, – 2 марта, в день интронизации новых монархов, придворные и горожане были приглашены в Зимний дворец на торжественный благодарственный молебен, который полагался по этикету. Залы дворца были полны народа. Никто, конечно, не упустил случая попасть на церемонию. Праздничные туалеты – расшитые мундиры и разноцветные дамские шлейфы, блиставшие под мартовским солнцем, лучи которого проникали через огромные окна дворца, – весь этот блеск составлял резкий контраст с тем, что творилось в сердце каждого из нас. Самые приближенные свитские ожидали выхода Их Величеств обыкновенно в Малахитовом зале. Их появление только усилило владевшее всеми волнение. Они были так трогательны! Я до сих пор вижу их лица, залитые слезами. Кто-то сказал мне, что они не спали всю ночь… Они подошли к нам. Государыня обняла каждую из нас по очереди, а Государь пожал нам руки. Мы как-то старались подавить рыдания, а они уже не сдерживали слез и, казалось, даже не замечали их. Кортеж двинулся, и едва Государь показался в праздничной зале, как при виде его раздался громогласный возглас. Боже, что это был за крик и как мало он походил на громогласное “ура”! В этом возгласе было все… Если перевести его в слова, то они прозвучали бы так: “Верьте нам – Вас защитят – Вам служат – Вас любят”. И это самое малое, что можно было услышать в восклицании, от которого задрожали и стены».

Вскоре новый император переехал в Аничков дворец, который сделал своей официальной петербургской резиденцией.

Балы в Зимнем дворце прекратились, светская жизнь на какоето время замерла…

25 января 1886 года залы Зимнего дворца были впервые освещены электричеством.

В Эрмитажном театре по-прежнему шли спектакли.

«…После эрмитажных спектаклей бывал ужин в залах картинной галереи. Что за красота! Среди Веласкесов, Тицианов, Веронезов, в этих дивных, мрамором лоснящихся залах музея – круглые столы, скатерти, серебро, хрусталь, цветы и вокруг столов белые с золотом ампирные стулья. Шум и движения рассаживающейся толпы. Бриллианты, мундиры, голые плечи, эполеты, перья, ленты, звезды и красные ливреи придворных служителей в белых чулках. В музейных залах, среди малахитовых и ляписовых ваз, пахло цветами, и над чашками поднимался легкой струйкой вкусный пар горячего бульона».